Приозёрск. Город на берегу Балхаша

Повесть «Русский караван». Часть вторая


Наш местный лейб-медик не переставал удивлять народ.  Зимой в гостинице спали в шинелях, шапках и валенках. Асбестовые трубы («козлы»), с несколькими десятков витков константановой проволоки, едва поддерживали жизнь в комнатах офицеров. Эскулап нарушил конвенцию и уменьшил количество витков вдвое. Его раскаленный «козел» заставил дизель автостанции захлебываться, но ему было по барабану, лишь бы себе хорошо. К нему зашли набить морду и выбросить «козел» на улицу, но пожалели остальных жильцов, которые поклялись блюсти нормы, а врача к печке не подпускать.

Прямую угрозу своему здоровью он поимел, когда выехал на тракторе на взлетную полосу местного аэродрома. Незадолго до этого летчик Михеев, бывалый фронтовик, на ЛИ-2 оглядел предполагаемое место приземления и снова улетел за бугор для начала производства посадки. Когда летчик пошел на посадку, то увидел на полосе движущийся трактор. Он сумел поднять самолет и перескочить через трактор. Но, как только сел, оставил машину и с монтировкой в руке побежал к медику. Тот спешно покинул трактор, положив деталь на педаль. И вот картина: бежит медик, за ним двигается трактор, а за трактором бежит пожилой летчик, размахивая монтировкой. В гостинице ржали, воображая этот процесс.

Как-то на полигон приехал маршал Бирюзов. Кажется, он выбрал вторую площадку, откуда хотел посмотреть работу станции и системы. В связи с этим, на нашей станции всех собрал главный инженер В.Н Савин и стал инструктировать на предмет «генеральского эффекта»: «Смотрите, ничего не трогайте и не крутите, а то всыплют нам по первое число от маршала. Разойтись!»

С напряженными лицами пошли по системам.

Шкаф наш, имитатор работы системы, стоял напротив окна, загораживая от вредных излучений. Слева стояли шкафы дальномера РС-40. Мы возвращались с совещания вместе с О.Тихомировым и, открыв двери, открыли рты. Пока мы были на совещании, рыжий техник от промышленности, добрый малый, в порядке рвения вынул из шкафа все предохранители, разложил их перед шкафом, стал чистить ячейки питания и приготовился протереть предохранители. Тихомир мгновенно оценил размер катастрофы. Наш шкаф имел наработку пятнадцать минут на неисправность, причем перед этим его сутки настраивали. Я взял себя в руки, чтобы не убить рыжего выскочку. На лбу выступил холодный пот, но я ласково пробурчал: «Вот молодец, Петр, разбирать, так до основания». Олег Тихомиров затрясся от нервного смеха, понимая, что сгорим все: станция будет оценена на «2». Собрав всю волю, я спросил:

— Петя, а  сможешь поставить все на свои места, ничего не попутав?
— Дак я же их разложил в порядке местонахождения слева направо и сверху вниз. Поэтому — без трудностей!
— Петя, сам, один, энергично – все на место!

Прошло семь минут. Петр поставил последний предохранитель и включил шкаф. По индикации ламп сразу стопроцентный диагноз – лажа. Забухтели два реле, расположенные за шкафом, и пошел такой дребезг, что по громкой связи закричали: «Что  у вас там  происходит?» Главный инженер матерился в телефон, а в дверях появился начальник станции, милейший капитан Соколов: «Кто губит работу? Через две минуты выходим в общий контур. Вы что?!»

В обычной ситуации доставались спички и подкладывались в реле, у которого отказал подхват. Теперь вставлять спички было некогда, а то вставят кое-что повесомее нам. Поэтому правой рукой прижал сердечник у одного реле, левой у другого. Заработал. Правильно. Надо держать. В таком положении и простоял 5-7 минут, пока не прошел условный пуск, и где-то у кого-то не возникла плюха. Руки затекли, но их все же пожали и поздравили с почином.

— Петя, еще раз без команды что-нибудь сделаешь в шкафу…
— Я знаю, могут убить!
— Правильно думаешь. В Москву обычно уходит капсула с прахом.

Тихомир вытирал слезы, а начальство так и не узнало о сумасшедших семи минутах.

Наш РТН задышал. Нас привлекали при каждом функциональном контроле системы, при отладках пусков и наведении противоракет В-1000 (ПР) на условные и боевые цели, баллистические ракеты (БР) с запусками из-под Волги.

Частенько нас навещал Генеральный конструктор Григорий Васильевич Кисунько, полковник, большой, красивый, динамичный. С ним приезжали различные комиссии военных и промышленности. Как-то приехал Главный конструктор Расплетин. Пожал руки всем, находившимся в комнате, посмотрел с Г.В.Кисунько технику и отбыл.

4 марта 1961 года произошло успешное попадание осколочного поля ПР в баллистическую ракету. Это был огромный успех и  моральная награда за более чем двухлетний труд по наладке, настройке и стабилизации работы системы.

Дальше – больше. Успешные попадания пошли после прорыва;  стали проявляться свойства и особенности системы, которые становились ясными только после массы экспериментов в различных условиях.

На первом плане появилась проблема селекции головной части БР (ГЧ). Обычно после расцепки появлялись две или более цели, т.е. цель становилась групповой. Необходимо было найти способы выделить ГЧ и по ней организовать наведение ПР.

Дальномерщики и управленцы заволновались, как это сделать? Требовался инструмент, позволяющий создавать ситуации, когда впереди летит последняя ступень, фрагмент БР, за ней – головная часть БР и их возможные комбинации, причем для РТН-1,2,3 эти картинки выглядели по-разному. РСФ-60 имел жесткую программу с единственным сюжетом. Требовалось быстро сделать имитатор с динамически перестраиваемым сценарием с разными комбинациями расположения отдельных частей групповой цели.

Что делать? Дальномерщик О.Тихомиров начал меня агитировать за модернизацию имитатора РСФ-60 под новые задачи. Промышленность должна была это сделать как разработчик системы, а мне предложили попробовать. Нужно было создать реализуемую в РСФ-60 программу, позволяющую изменять полиномы траекторий полета фрагментов БР произвольным образом; сделать модернизацию РСФ-60 для автономного режима каждой из РТН-1,2,3 и для функционального режима всех трех станций одновременно.

Разложил математику, схемы, потом сделал опытный образец, попробовал, пошло. Но были неточности, которые несколькими итерациями удалось устранить. Через 4-5 дней новое устройство заработало. О.Тихомиров начал гонять дальномер в различных вариантах. Жора Пархоменко и Боря Орлов на системе управления обучались работать с новыми возможностями. С замыслом ознакомились смежники. В ту пору главным от промышленности был заместитель Г.В.Кисунько по испытаниям Николай Кузьмич Остапенко, человек мощного темперамента, с огромным желанием найти варианты имитации сложной цели. Я позвонил на другие площадки, рассказал о схеме переделок. Там стали быстро монтировать внедрение. Но на одной из площадок работал представитель от промышленности, который хотел сделать свой вариант. Началась конкурентная стратегия, волокита, «свой» вариант должен вот-вот быть, но не получался. Прошел день, второй, третий. Когда Н.К.Остапенко узнал причину задержки, то высказал по телефону этому сотруднику слова о ненужных амбициях, приказал внедрить через 3 часа и доложить.

Дело сразу сдвинулось, все внедрили мою схему, а мне выдали удостоверение на техническое усовершенствование.

Мой друг Володя Бочаров пришел и, усевшись напротив, сказал: «Вот белый чистый лист бумаги, расскажи, что ты предложил, что они согласились внедрить, чтобы я понял». Я охотно, без гонора, рассказал ему всю подноготную, показал на шкафу, подцепив осциллограф, как выглядят и ведут себя траектории. После этого Володя пожал мне  руку и сказал: «Молодец». Это была, пожалуй, для меня высшая награда. А спустя  40 лет, на чествовании юбилея, Г.В.Кисунько с удовольствием расписался на этих, дорогих для меня, документах. Тогда каждый толкал систему противоракетной обороны  хоть на метр, хоть на шаг вперед.

Кстати, за этот почти трехлетний цикл работ был составлен наградный лист на орден «Красной Звезды». Н.С.Хрущев объявил, что теперь мы в Космосе в муху попадем, Но полигонные награды, кроме награждения нескольких начальников, не состоялись. Выдали только денежные премии, которые мы приятно прокутили в отделе анализа, куда я перешел для дальнейшей службы с 1-ой площадки.

Вспоминается приезд весной 1959 года научного десанта во главе с Або Сергеевичем Шаракшанэ для организации и проведения научной конференции.  С ним приехали специалисты по математической статистике. На основе наших текущих записей в журналах о неисправностях, они совместно с нами просчитали характеристики надежности каждой системы и станции в целом.

Было интересно увидеть динамику улучшения характеристик надежности, и только мы знали, каким тяжелым трудом обеспечивались эти результаты. Отбраковывались кристаллические приборы, отыскивались с помощью изменения питающих напряжений триоды, склонные к нестабильности, проверялись контакты, пропаивались обнаруженные внутренние микротрещины, которые найти – целая проблема. На ощупь отбраковывались нагревающиеся триоды.

И все-таки, под руководством изумительных инженеров-разработчиков мы обучились и стали партнерами, а позже, благодаря нескольким годам непрерывной вахты, — и гранд-инженерами. Инженеры от промышленности менялись, отбывая командировочный срок. Наша же вахта – бессменна,  год за годом.

Что вспоминается кроме работы?  Молодая семья и однокомнатная, первая в жизни, квартира в маленьком доме. Друзья и дружелюбие, плечо товарища рядом. Беспредельная степь и знакомство с ней на мотоцикле и пешком. Спортивные состязания, художественная самодеятельность, музыка в приемниках и на магнитофонных записях, любительские радиоподелки (конверторы).

Как-то политотдел прислал к нам для поднятия духа агитбригаду. К нашей несказанной радости приехал квартуанский эстрадный квартет. Борис Мощанский – руководитель и аранжировщик (саксофон, кларнет). Володя Яновский – аккордеон, Юра Лебедев – гитара,  Юра Максимов – контрабас.   Саша Комаров – солист квартета. Таких благодарных слушателей, как мы, не было нигде. Овация, гром аплодисментов – после каждой исполненной ими вещи. Мы словно до этого были заграницей, и нам привезли коктейль против ностальгии.

Вечером я пригласил всех к себе. Был праздник, задушевность и дружелюбие, приколы, песни, местные хохмы и юмор из нашей жизни. Потом кто-то сказал, что у меня написана песня «Человек идет по степи». Попросили изложить. Я взял гитару, и после нескольких аккордов, в той степи, где песня родилась, прозвучали два куплета. Реакция была мощная: волнующая благодарность за резонансные внутренние ощущения тех, кто работал в степи. Ребята из квартета решили сделать эту вещь для офицерского собрания, когда меня переведут на 40-ю площадку, в отдел анализа (это намечалось).

Когда это случилось, квартет стал агитировать меня выступить со своим творчеством. Я неподдельно трусил и упирался. Когда я пел в компании, обычно при выключенном свете, я был раскован и сосредоточен только на поэзии и музыке. Но на сцене?! Да, не могу я! Не мо-гу! Но уговорили попробовать. В случае провала обещали больше меня не трогать.  Петь пьяным – некрасиво, пить лекарства – неприемлемо. Договорились: впереди на сцене размещается квартет, а я за ним. Это был для меня «судный день».

Выступали в офицерском клубе. Встретили хорошо. Сильно поддержали. После этого «боязнь сцены» ушла, выходил поделиться сокровенным. Правда, комиссия политотдела нашла в «Русском караване» какое-то упадничество, философию вечности, джазовую ориентацию и прочие «не наши ценности».

Позже, десятилетия спустя, я показал эту песню Олегу Лундстрему. В эти годы
(1999-2005 гг.) мы познакомились, подружились, периодически встречались и чаевничали у него то в городе, то на даче, в Валентиновке, где было тепло и уютно. Хозяин встречал радушно и приветливо. Глубина его человеческого обаяния, мудрость, самоирония настраивали на добрые, содержательные и уважительные отношения, которые были для меня душевным и радостным подарком. Радушие и оптимизм Олега Леонидовича позволяли ощутить настоящего русского интеллигента с тонким шведским ароматом (как он любил приговаривать: «во мне коктейль всех народов на пути из варяг в греки».)

Разговаривали о науке, об академике Вернадском и его учении о ноосфере. Много говорили о музыке. Олег Леонидович чудесно описывал свои встречи с деликатнейшим  Д.Шестаковичем, которого в качестве гида сопровождал в Казани. Я рассказывал ему о жизни в казахской степи, военном быте, об истории возникновения «Русского каравана», о музыке, которую слушали и пели в степи. Кстати, вспомнили песню «Бирюсинка», которую мы исполняли на концертах в степи «на бис». В это же время на столичной сцене ее пел Дмитрий Ромашков с оркестром О.Лундстрема. У меня сохранилась программа концерта О.Лундстрема в Свердловской филармонии в 1958 году. Я показал ее Олегу Леонидовичу. Он растрогался и написал на ней: «Дисциплина – это все!!!. Так держать!» Расписался.  Он к военной службе относился с большим уважением.

Как-то я рискнул показать ему свой «Русский караван». Для меня этот степной гимн наполнен такой энергетикой, что когда приходилось преодолевать последний километр лыжного кросса или бега, я всегда включал внутреннюю запись, и шаг становился крепче, а уставшие ноги несли вперед. Песня Олегу Леонидовичу понравилась, он предложил руководителю вокальной группы исполнить «Русский караван» хотя бы с частью оркестра. Это случилось накануне его кончины. У гитары рвется струна, у человека – жизнь, а у автора – песня. Теперь я не знаю, прозвучит ли «Караван» когда-нибудь. Но я рад, что судьба подарила мне около шести лет душевных и интересных контактов с человеком образованным, думающим, с колоритом восточной мудрости, чутко слышавшим гармонию музыки, блестяще владевшим джазовым искусством и подарившим джаз России.

Я же посвящаю свой «Русский караван» всем «степным волкам», прошедшим службу на площадках Бет-Пак-Далы, взметнувшим успех сары-шаганских работ до высот полета межконтинентальных баллистических ракет. Я посвящаю его всем соленым военным гимнастеркам, от рядового до генерала, гражданским конструкторам и сотрудникам из «почтовых ящиков», всем строителям, геологам, летчикам, гражданским людям полигона, оставившим след в создании противоракетной обороны страны.

Каждый рабочий день, а часто и в выходные, все эти люди с утра до вечера трудились над одной огромной и трудной задачей – создать щит Родины, спасти страну от нападения. Тогда прошло лишь 15 лет, как зачехлили пушки. Многие офицеры с войны 1945 года работали с нами, и их дух настоящих защитников Родины молча присутствовал в делах наших. У истока создания полигона и этих работ стоял Георгий Жуков, очень хорошо понимавший, что значит уступить превосходство в грозном и эффективном оружии.

Пройдя «технический университет» в практической работе на РТН-1, познав спецвычислитель и функциональное содержание смежных систем, я перешел на новую работу в центр, на «сороковую», — мозг системы, ее элитный бастион, сосредоточие носителей сокровенных знаний, идей, проектов и опыта. Управлением командовал подполковник А.С.Шаракшанэ.  Начальником отдела анализа был майор В.А.Перфильев. Группой руководил А.А.Уртминцев, умный и ироничный капитан, пользующийся большим уважением среди товарищей.  Работали способные крепкие ребята. Витало магическое слово «контур» — полная, замкнутая следящая система. Начиная с дальнего обнаружения (станция Дунай-2), построения предварительного полинома межконтинентальной баллистической ракеты (МБР), затем сопровождение ее с уточнением координат при работе РТН-1,2,3 и построением точного полинома МБР, расчет траектории противоракеты (ПР) и времени пуска, выведение ПР навстречу МБР, расчет времени подрыва боевой части и подрыв.

Отработка системы управления всего комплекса была пионерской задачей по всем направлениям, включая высокопроизводительную вычислительную сеть с быстродействующей ЭВМ М-40 (40 тыс. оп/ сек, по В.Бурцеву – мировой уровень того времени).

«Контурщики» отдела анализа – что-то вроде касты «браминов», обладатели «истинных знаний». Вместо шкафа с аппаратурой – теперь шкаф с книгами: математика, автоматическое управление (Шаталов, Цыпкин, Смирнов и др.), алгоритмы работы функциональных звеньев разного типа, папка с пятьюстами шаблонами для построения амплитудно-частотной характеристики контура.

Первый  месяц – строить амплитудно-частотные характеристики звеньев контура, участвовать в анализе информации по текущим пускам, пытаться найти причины промахов, отказов, неправильной работы каждого звена. Это было что-то…

Но рядом добрые «деды» из отдела анализа — И.Железнов, П.Абросимов, В.Попов, Ф.Евстратов, В.Рындин, Ю.Яковлев и другие, поработавшие уже несколько лет коллеги. Снова с удовольствием кинулся   в учебу, как ранее на РТН-1. Коллектив был приятный, каждый со своим характером, но все открытые и дружелюбные. Ребята были одержимы работой, а на практической работе обучение идет быстро.

Рядом работал отдел станционных средств М.Воскобойника, где успешно трудились Л.Белозерский ,Э.Кондаков, В.Васенев, Жора Пархоменко, пришедший с 1-ой площадки, и другие «профи».

Много хлопот и исследовательских усилий занимали вопросы улучшения метода наведения ПР.  И.Железнов от военных и  Н.Свечкопал от промышленности напрягались в разговорах о нелинейности задачи наведения, F-функции и пр. Игорь упирал на решение уравнения Понтрягина, пытаясь решить проблему расчетного времени вывода ПР, согласуя с практически требуемым.

Подбирали и улучшали методы наведения ПР, позволяющие своевременно сформировать и осуществить поле подрыва.

Федя Евстратов занимался точностями полиномов МБР и всех интриговал «вековыми» уравнениями. Вот еще  «липа вековая»…     Остальные были заняты на обработке данных испытаний, телеметрии, результатов наблюдений кинотеодолитов и многого другого.

Иногда рабочую обстановку сотрясали события, связанные с неуправляемостью ПР.Однажды ПР (В-1000) улетела под Караганду, причем аварийная ликвидация ПР не сработала, и были разрушены подъездные железнодорожные пути.  По этому вопросу Н.К Остапенко ездил отчитываться к Председателю Совета министров Казахской ССР Д.А.Кунаеву.

Готовились данные для очередного пуска, затем – анализ проделанной работы и ошибок, подготовка основного доклада по результатам работы с обработкой данных на ЭВМ, построение графиков, составление шифровки о результатах  работы и подписание шифровки у генерала Дорохова, что являлось для идущего на подпись само по себе событием не из рядовых.

Напряженно, содержательно и интересно прошли еще 5 лет. Наш научный лидер И.Железнов готовил диссертацию, и это смелое начинание вызывало местный энтузиазм и гордость.
Кроме этой нескончаемой работы мы очень любили спорт. Футбольная команда отдела играла с молодыми технарями из фотоотдела и других «спортивных» отделов. На соревнованиях летом бегали кроссы, сдавали нормы по плаванью на Балхаше, зимой – 10  километров на лыжах по ледовой трассе.

Любили собираться своим коллективом по случаю праздников, дней рождения, присвоения званий. Пели под гитару любимые песни, и удаленность и заброшенность отступали. Играли в шахматы. Шутили. Офицерская дружба и совместная работа сплачивала людей, они ценили содержательность работы, результаты испытаний и исследований.  Конечно, обдумывали будущее, где и как будем работать дальше. Годы шли. Честно отработав 5-10 лет,  вполне можно и нужно было рассчитывать на ротацию работников. Подрастали дети, старели родители, близкие, ждали… Эта проблема решалась спонтанно, не законодательно. Каждый искал сам свою тропку.

Мимо прошло столько судеб, счастливых и не очень, столько близких людей, от встречи с которыми через много лет загорались глаза. Благодарная память высвечивает их из бытия и небытия. Были трагедии, слезы, расставания.  Помню, Васю Шаронова случайно подстрелил часовой. Пришлось ампутировать ногу. А как он красиво нырял, кудрявый Вася Шаронов!  Кидали с берега вареное яйцо, затем кидались в воду  семь пловцов с заданием найти его  на дне  Балхаша и,  взяв в рот, вынырнуть к судье на берег.  Вася часто опережал других и нес во рту к берегу победное яйцо.

Жив ли ты, Василий? Услышишь – привет тебе от бывших сослуживцев.

Жара.  В тени 45 градусов по Цельсию. Можно впасть в «Большую Скуку». Ни ветерка. Пошел на работу, оставил открытыми форточки.  И вдруг ветер. Понес пыль, поднял в воздух, и не видно ни зги. Пыльная буря. В открытые форточки за день намело до 2 см пыли – на полу, на столе, на диване и постели, на тарелках и чашках. Сколько раз давал слово, всегда закрывать форточки. Теперь полдня уйдет на уборку и мытье. Должен был приехать министр обороны. Хотели намекнуть, чтобы нам в этом месте службы добавили «пыльные деньги» (как на Крайнем Севере).  Министр приехал. Сияло солнце золотое, блистало море голубое. Полная иллюзия  Средиземноморья.  «Да, у вас тут курорт, надо же…»   Как только уехал, на второй день – пыльная буря. Мы костерились: ну чтобы улететь министру попозже.

Осенью наступал температурный перелом, и ветры дули такие, что до 40-ой площадки люди добирались почти ползком, пригнувшись к земле.

Летом же у воды, на галечных обточенных камушках, собирались все, загарали. Народ был молодой, красивый.  Женщины – прекрасны.  Многие отправлялись в отпуска с загаром, подобно кубинскому или болгарскому.

По зеркалу озера ходили парусники. На «драконе» плавал мой товарищ, Сережа Викторов, который брал меня на гонки матросом. Однажды, зазевавшись,  я  не успел увернуться от гика и получил «урок» по голове, а солнцезащитные киевские очки, моя гордость,  улетели за борт.

У нас был клуб водных лыжников, которых на катере тренировал капитан 2-го ранга Петропавловский. На медеплавильном предприятии, расположенном на берегу Балхаша, был юбилей, праздник. Нас пригласили поучаствовать в нем.  Незадолго до этого прошел американский фильм с клоунадой на водном празднике. Мы тоже решили сделать свою клоунаду и потешить публику.   Большой мужичок должен был изображать женщину (два футбольных мяча под майкой). Другой, маленький, – ее кавалера, Дон Жуана, с усиками и в шляпе. Сзади к кавалеру на кронштейне прикреплялась цветная химическая дымовая шашка, которая должна была дымить как бы, пардон, из его зада. Вот такая была придумана хохма.

Мне и моему приятелю Игорю выдали нехитрый реквизит. Игорь, мой «кавалер», уходя с пирса на водных лыжах в море, поджег шашку, но она вместо дыма проявила себя вулканом: пошла огнем и стреляла. Народ на берегу пришел сначала в восторг, потом с удивлением наблюдал за действиями клоунов. Маленький клоун сильно вопил от взрыва и огня. Когда катер заглушил мотор, клоун  притушил огонь, обжигавший его тощий зад. Но повалил такой красный дым, что с берега напоминало извержение вулкана. По воде пошли красные и зеленые круги. Режиссер-постановщик, наш менеджер, сидел на берегу и диву давался неожиданным поворотам сюжета.

Я крикнул мотористу, чтобы он остановился, а сам поплыл к Игорю. На берегу народ с напряжением наблюдал, что будет дальше. Лыжи у Игорька всплыли и расположились по бокам. Я затопил их в исходную позицию для всплытия, нашел конец фала с трапецией для рук, передал ее Игорьку и махнул на катер: «Вперед!»  Игорек поднялся и, дымя как броненосец «Потемкин», под крики толпы рванул к берегу.

Мои футбольные мячи, сбившиеся на один бок, удалось привести в симметрию и, ухватившись за  трапецию, крикнул своему катеру: «Пошли». Он рванул меня из воды и помчал за Игорем. Публика пребывала в восторге, но и в некотором сомнении в благополучном исходе представления. И не обманулась в своем предчувствии.

Игорь захотел сделать эффектным хотя бы конец выступления. Видимо, он посчитал, что до этого эффектов было мало. Он бросил трапецию с тросом впереди себя, красиво поднял руки и пошел на лыжах по инерции к деревянному пирсу. Но брошенная трапеция упала за его головой и зацепилась за кронштейн, к которому крепилась дымовая шашка. Его утащило под воду, а моторист, считавший, что все сделано как надо, назад не оглядывался. Я подъехал и удивился: «Где же Игорь?»  А его волокло под водой, и он из последних сил пытался сбросить трапецию с крючка. Когда ему это удалось, и он выплыл, я сразу понял, что нужны водка и шашлык: муки, испытанные Игорьком, изменили его обычное выражение лица на демоническое. Наш менеджер немедленно купил 10 шашлыков и выпивку.  А город судачил: «Вот это мужики, не хуже американских.»

Разыграть товарища так, чтобы это было сочно и добротно, считалось в степи традицией. Сведущие люди рассказывали, как прекрасный офицер и джентльмен Борис М., придя в обычный день на работу, был приглашен к представителю КГБ. Это —  не в облигацию выиграть, значит, «во что-то вступил».

Расспрос начался о самочувствии, здоровье, делах…

Чуя спиной «чуму на свою голову», Борис поставил вопрос ребром: «Я не самый тупой и понимаю, куда меня вызвали. Сформулируйте, что я напартачил. Я постараюсь честно ответить».  Капитан положил перед ним телеграмму с таким содержанием: «Очень беспокоимся. Думаем, как ты? Анюта моет твои тапочки».

—  Ну, что скажите?
—  Думаю, что два чудака (на букву «м»), Толстый и Макс, отбыли в отпуск и отпустили «шуточку» на своей почте.
Через небольшой срок «чудаков» поймали, и на первом же допросе они признались в содеянном. За дурость были «отмечены».

Уровень обработки информации был связан с качественной набивкой картонных перфокарт, которые досаждали всем программистам зверски. Количество перфокарт – огромное. При пробивке механика оставляла ворс в отверстиях, при раскодировании такая перфокарта считывалась с ошибками. Стоял стон и вопеж,  все ругали обработчиков. Их начальник собрал всех офицеров и устроил проработку. Те стали перекладывать ошибки на женщин из перфораторной. В конце концов начальнику надоели препирательства, и он решил разобраться с женщинами лично. Он направился в женский отсек и приказал собрать всех, причастных к этой работе. Был он  флегматичен. Не утруждал себя в лексике, семантике и грамматике. Достигнув паузой полной тишины, он, пытаясь держаться технологии изготовления перфокарт, заявил  перепуганным дамам: «В ваших дырочках торчат ворсинки и сильно мешают».  После этой тирады «все смешалось в доме Облонских». Женщины сползали со стульев и хохотали со слезой и стонами, с надрывом и истерикой. Они даже не оспаривали претензии к их работе. Все просто впали в ступор. Он посмотрел на них и подытожил: «Не доходит. Придется придти к вам еще раз». После этих слов публика стала невменяемой,  как на сеансе гипноза.

Те, кто жил в замкнутом пространстве, в режиме «дом-работа» и с выездом отсюда на  «Большую Землю» раз в году, кто сидел на дальних площадках и в экспедициях, где глоток свежей информации — как глоток воды в пустыне, они знают цену художественной самодеятельности. Порой гитара у костра душу перевернет, и расстроит, и настроит, и вылечит лучше лекарей.

Полковник Грицак, Петр Клементьевич, фронтовик, повидавший в жизни много всего, командовал нашим управлением и очень хотел, чтобы мы преуспели в наших делах. Люди уставали в непрерывном режиме «давай-давай», и требовались психологическая встряска, праздник, разрядка, одним словом, смена декораций.

Раздался клич: «Даешь эстраду в управлении!»  Звучит сильно, а поди – сделай! Покруче противоракетной обороны будет!  Нет пока артистов, эстрадных инструментов (труб, кларнета, саксофона, гитары, контрабаса, ударных),  нет денег  и, наконец,  нет никакого опыта в этой области.  А что есть?  Есть безумная идея: «Даешь джаз 1-го управления!»  И указание П.К.Грицака: «Дело нужное, надо попробовать, поддержим!»  При таких исходных данных можно было действовать только на уровне незабвенного Остапа Бендера.

Денег нет на инструменты, но профсоюз дает бумагу на их покупку по безналичному расчету. Выделили мне помощника. Офицер Анатолий Шашеро человек исполнительный, но с небольшим комплексом: «А вот так делать нельзя!»  «Низя!, — дразню я его, — сделай по другому сам».

Ладно, собираемся в командировку в Ташкент.  Ребята, узнав об этой затее, сразу с заказами: «Ты зря не езди. Инструменты – для отвода глаз. Кто их вам продаст за безналичку? Вот мы тебе деньги даем на коньяк и чемодан фанерный. Вы уж не подведите. Встречать будем, ждать будем!»  Это уж точно, будут.

В Ташкент шел наш спецботр, нас взяли, и вот мы в Ташкенте.  У нас холодрыга, а там тепло, вино, виноград, фрукты!. Боже, как давно я этого не видел. При гостинице ресторан, зашли поужинать. Скрипач начал с вальса Чайковского, играл не строго, но вполне прилично. Потом пошли национальные мелодии: «В Намангане яблочки зреют ароматные. На меня не смотришь ты, неприятно мне!»  Женщин почти нет. Костюмы – от европейских до телогреек, видимо прямо с полей.

Помню: «Восток – дело тонкое». Пора, уходим   — с утра надо быть свежим.

Утром приехали в банк с «безналичной бумагой». Бухгалтер – типа Шахерезады Степановны из «Необыкновенного концерта» Сергея Образцова, категорически закрыла все пути переговоров и попросила не утомлять ее глупостями. Понял, что попал на одесситку. Малый назад! Пошел к директору банка. Честный хороший узбек, лет сорока, в европейском костюме. Пригласил сесть.

Короткий блиц: прилетели спецбортом, мы — ваши противовоздушные силы, вот письмо политотдела с просьбой оказать шефскую помощь, бухгалтеру-женщине об этом говорить нельзя: Вы же представляете, Чем мы занимаемся и в  Чьих руках защита Ташкента с воздуха…  Получилось очень хорошее человеческое расположение: приказ — оформить бумаги надлежащим образом!

Мчимся с Анатолием в ташкентский ГУМ: труба помповая золотая, кларнет, электрогитара, контрабас. Мчимся далее, в близлежащие точки – только саксофон-бас. Пока спасибо. Нужны тенор-саксофон и приличная ударная установка. Пропесочили все. Информация: в Алмалыке, где делают металл,  на комбинате, есть шикарный магазин, там есть все. Где он, Алмалык?  В ста километрах, ходит микроавтобус. Наличных денег почти нет. За коньячные деньги оборвут голову свои.  Едем.

Анатоль обалдел от дорогих покупок, не верит, что все удалось приобрести по той бумажке. Покупки сложили на квартире дамы, работающей на полигоне и передавшей с нами посылку родственникам и просьбу приютить нас на пару дней!

Дозвонился до однокашника Гены Дашкина. Лейтенант Дашкин – военпред на заводе. Услышал, подпрыгнул, радостно заорал: «Вечером будем пить! Не вздумай уклониться!»

Дожить бы до вечера. Дорога по горам, урчит мотор. Анатоль нахохлился, у него хорошая интуиция. Будет не просто!.. Приезжаем в местный отдел культуры, сидит крупный, полный узбек с хитринкой в глазах:

— Эстраду не продаем, можем продать духовой оркестр.
— Спасибо, нам как раз нужно строем ходить под военную музыку! Выдали бумагу на оркестр.
Чешем в магазин. Выделяю Анатолию сумму на покупку духов: быстро. Иду вдоль прилавка. Ба! Ударная установка « Trоva», Европа!.

— Как Вас зовут, красавица?
— Зина.
— Я так и знал. Имя для Вас, конечно, выбрал папа?
— А почему Вы так думаете?
-Ну,  послушайте: Зин-зин-дзин… Музыка! И Вы, конечно, в музыкальном отделе.

Красавица смеется. Я перехожу на шепот, достаю офицерское удостоверение: «Зина, мы представляем вооруженные силы, стоим в степи. Нам грустно. Нужен этот сакс и ударная установка. Вот разрешение».
— Ребята,  сегодня металлурги обещали купить этот сакс, просили не продавать.
— Анатоль, иди-ка братец сюда, вручи-ка этот прекрасный аромат, столь подходящий к этому цветку.

Зина взяла флакон духов, но пребывает в сомнении:
—  Если только вы быстро возьмете и уедете, а то придут, будет скандал.

Берем все. Анатоль по повадкам напоминает Пониковского. Он, оглядываясь, таскает набор ударных барабанов, я не выпускаю из рук саксофон. Отошли на 70 метров, стали голосовать. Деньги на нуле. Анатоль шипит: «Побьют, точно говорю». Подошел микроавтобус. Договорились, что подбросит нас с вещами до Ташкента. Загружаемся. Видим, к магазину движется делегация, похоже, за саксофоном. Там, наверное, сейчас будет скандал. Держись, Зина! Спасибо тебе, дружок!  Мысленно прошу: «Извините нас,  ребята. Вам еще подвезут, а нас ждут в степи».

Мчимся в Ташкент. Прошу Анатоля сгрести  всю мелочь. Он краснеет, но устроить мне скандал боится: могут понять о нашей «кредитоспособности» и выкинуть на трассе. Подъезжаем, выгружаемся. Водитель спокойно ждет. Анатоль смотрит куда-то вдаль. Мечтательно и отрешенно.

— Слышь, браток. Мы служивые, выполняем задание. Денег осталось очень мало. Стыдно, но при себе нет.
— Сколько?

Показываю. Взял бумажки, сплюнул. Мелочь выкинул. Молча рванул с места. Анатоль мелко трясется и неестественно хихикает: «Давай, юморист. Таскай барабаны Советской Армии!»

Теперь купить коньяк и на поезд.  В магазин попадаю за 20 минут до закрытия. 60 бутылок. Продавец: «Не могу, уже конец работы!»  Набрасывает по полтиннику на бутылку. Хрен с тобой, давай. Мужики  одобрили бы двойную цену и тройную тоже. Тяжесть в чемоданах неимоверная. Еле разместились в отдельном купе.

В Сары-Шагане у перрона автобус и газики. Петр Клементьевич, увидев инструменты, обнял нас, а сметливые офицеры быстро освободили от чемоданов. Все распределили четко, без возражений и перерасчетов. Грицаку привезли шампанского.

Набрали музыкантов, откуда смогли,  и стали готовить концерт. Юра Пименов вел конферанс  «300 лет по тому же месту» — коронка, от которой все смеялись даже на третий раз выступления.  Музыку аранжировал Саша Богачев. Он имел репутацию «непредсказуемого и оригинального».
С нами проводил занятие товарищ из органов и в середине доклада обронил: «Вы не думайте, что все это не про вас. Недавно перехватили письмо, в котором лейтенант из нашей части написал Форду в США. Ему очень нравится его последняя модель автомобиля, но денег нет. Не мог бы сэр Генри прислать ему просто так?  Мы уверены, получи Форд это письмо, непременно бы прислал, это же дикая рекламная везуха!»

Это письмо написал, как я узнал позже, Саша. Еще у него дома были белые полы и цветные стены. Аккордеон он не выпускал из рук и свинговал все западные модные вещи. Приятный во многих отношениях, но оригинал.

На скрипке пришел играть Свешников, студент консерватории и в нашем деле – профессор, по службе – рядовой первого года службы. Гитара также нашли из служивых. Я чувствовал себя немножечко командиром штрафбата и формулу полного счастья к себе не примерял.

На  трубе играл  Юра Дронов, на контрабасе – Вадим Рындин,  на ударных – Саня, который раньше «ударял» в Москве, в ресторане «Седьмое небо». Солировали Жанна Белозерская, Лена Шаркевич, Рената Левина, которая впервые вышла на сцену и прекрасно исполняла «Долго будет Карелия сниться». Девушки были индивидуальны, обаятельны и очень милы, приносили слушателям радость и удивление  своим исполнением.   Ваш покорный слуга  пел  «Бирюсинку, «Гульнару» и другие, как теперь говорят, «хиты».

Костюмы коллективу пошили в ателье стараниями начальника клуба Валеры Филипова.  Черные рубашки и брюки. На карманах и рукавах рубашек – белый  кант.

Старались подобрать интересный коллектив исполнителей, каждого со своим почерком и стилем.  Помогало много товарищей из управления — по декорациям, художественному слову, юмору, звуку (Ю.Олехов), организации фокусов.  На фокуснике, в первое его выступление, я «подсел».

Собирая новый коллектив, среди срочнослужащих нашли  профессионального фокусника. Его номер заключался в том, что он брал у зрителя в зале хорошие часы, естественно обещая их вернуть. На сцене, на глазах у публики, он помещал часы в картонную коробочку, расположенную на небольшой наковальне,  и  бил по ней  молотком.  Потом вытряхивал весь металлолом в газету и уходил со сцены.

Заканчивался уже следующий концертный номер. Зал начал недоумевать, когда же разрешится вопрос с часами?  Поскольку закоперщиком концерта и сего начинания выступал я, то, чувствуя ответственность, начинал ерзать. Через некоторое время фокусник вышел на сцену и спросил: «Какие есть ко мне вопросы?»  Зал загудел: «Отдай часы».   «Какие часы? Чьи?»  Хозяин часов: «Мои!»  Фокусник: « Так они ж у Вас в правом кармане пиджака!» Хозяин  полез в карман и обнаружил свои часы. Радость его и моя были неподдельны. Зал хохотал и аплодировал.

Услышав о «джазовом» концерте, с 7-ой площадки приехали незваные гости, десяток лейтенантов,  и попытались пройти без билета. Началась потасовка с нашими дежурными. На помощь вышли П.К.Грицак и замполит. После небольшой драки нахальную молодежь вытолкали, правда, замполиту, добрейшему человеку, стукнули по носу. Нос распух. Еще до драки замполит пришел к нам за занавес  и спросил, не нужна ли какая помощь. Наш ударник Саша не имел носков и, сидя на сцене  на возвышении, он своим «босяцким» видом мог сорвать концерт. Я сказал об этом замполиту, и он молча отдал свои носки Саше.

Концерт прошел на «ура».  Зал встал, аплодируя, просил  повторить.  Позже мы выступали с отдельными номерами для Приозерска и окрестных площадок по местному телевидению.