Приозёрск. Город на берегу Балхаша

Сары-Шаган. Морозов В. И. Первая часть повести

Морозов В. И. Сары-Шаган. Первая часть повести

Полковник поднялся раньше обычного, с трудом, ночь была душной, и спал он плохо. Дольше, чем всегда, простоял под душем, - вода была теплой и почти не освежала. Не вытираясь, вышел на лоджию. Относительная прохлада раннего утра постепенно возвращала бодрость. На кухне негромко звенела посуда, - жена готовила завтрак, дети спали, - у них уже начались каникулы.

 

Сегодня ему предстояла встреча с избирателями.

 

Вот уже несколько лет, как полигону ГНИИП-10, ранее известному узкой общественности как Ташкент-91, присвоили гражданский статус. Точнее - площадке 4, жилому городку, которому стал носить имя - город Приозерск, разрешили избирать горсовет; а жителям дали, наконец, настоящий адрес. Было это, конечно, несерьезно, - в городе жили исключительно военные и их семьи, у горсовета практически не было бюджета, за все платило Минобороны; но к выборам все относились со свойственной тому времени серьезностью.

 

Полковник уже избирался, был депутатом и сейчас, исправно сидел на сессиях, где его всегда неудержимо клонило в сон. Там "решали вопросы", мелкие и мало кому, кроме горсоветовцев, интересные; для полигонного начальства они не были обязательными, а сделать что-либо могло только оно. Горсовету вообще были подведомственны только школы, телецентр и почта. Депутатство тогда было лишь знаком принадлежности к определенной касте, имевшей в руках совсем другую власть, а всякие Советы были лишь декорацией. Важность той или иной должности, не стесняясь, определяли по тому, в какой Совет должен избираться занимающий ее, - в верховный, республиканский или, скажем, - районный. Начальник полигона, например, был республиканским депутатом и членом казахского ЦК.  И не выше, и не ниже.

 

Полковник выдвигался от "коллективов" 18-й и 60-х площадок - измерительных пунктов дальнего рубежа; до ближней - 18-й предстояло ехать почти 150 километров, до дальних и за день было не добраться - более 300 км по бездорожью и солончакам. Поэтому на 18-ю были заранее вызваны делегаты с 60-х. "Коллективы" площадок состояли из некоторого количества офицеров и солдат, постепенно одуревающих от безысходности существования в замкнутом коллективе, в отрыве от какой-либо цивилизации. Даже на самую крупную, 18-ю площадку, воду возили от ближайшего колодца - за 20 километров, а дальняя, 60-я, и хлеб, и воду получала из соседнего рудника в 56 километрах.

 

Полковник позвал в дом водителя, ждавшего в новеньком "уазике", - солдата по имени Аман, высокого, сухощавого туркмена, по-восточному преданного своему начальнику. Этого водителя он выбрал сам из очередного призыва, не доверяя офицерам автополка. Доверие же они потеряли после того, как назначенный ими водитель перевернул машину на повороте к 8-й площадке, заснув за рулем после ночного наряда "на картошку". При этом в машине сидел еще и представитель центра подполковник Переслегин, так что потом вся Москва знала, кто и как возит на полигоне приезжее начальство.

 

Аман умел постоять за себя, "деды" в казарме его не трогали, - побаивались, командиры в наряды не назначали, - не велел Полковник. Не зная ни одного слова по-русски при призыве, он через полгода свободно говорил, а через год – писал на русском.

 

Позавтракали вместе с водителем; спустились к машине, захватив флягу с водой, тронулись в путь.